При попытке передать другому какую-то новую мысль, возникают проблемы: нужно найти форму передачи настолько понятную, чтобы в представлении возникало именно имеющееся в виду, а не нечто свое. Новое для одного из участников передачи сведений само по себе означает отсутствие уже имеющейся формы передачи, — иногда не хватает слов и жестов, и в результате попыток оказывается, что понимается совершенно не то, что передавалось. Интересная ситуация возникает, когда человек, не знающий чужого языка, услышавший какое-то заинтересовавшее его слово на нем, пытается спросить его значение у аборигена, владеющего кроме своего и языком спрашивающего. Он произносит услышанное слово и спрашивает, а что оно означает? Но абориген удивленно смотрит и не понимает…При попытке передать другому какую-то новую мысль, возникают проблемы: нужно найти форму передачи настолько понятную, чтобы в представлении возникало именно имеющееся в виду, а не нечто свое. Новое для одного из участников передачи сведений само по себе означает отсутствие уже имеющейся формы передачи, — иногда не хватает слов и жестов, и в результате попыток оказывается, что понимается совершенно не то, что передавалось.
Интересная ситуация возникает, когда человек, не знающий чужого языка, услышавший какое-то заинтересовавшее его слово на нем, пытается спросить его значение у аборигена, владеющего кроме своего и языком спрашивающего. Он произносит услышанное слово и спрашивает, а что оно означает? Но абориген удивленно смотрит и не понимает. Он не может распознать слово на своем родном языке, произнесенное изолированно от привычных ему фраз, да еще и с ошибками произношения. Это, как если бы спросить у русского, а что такое «коса», но еще исказить произношением до «касся» (женская коса, морская коса, инструмент косаря), а имелось в виду услышанное из фразы «да она коса» — типа косоглаза. Искажение произношения само по себе делает неопределенным почти любое из слов, а еще в отсутствии контекста, определяющего его смысл, возникает непреодолимая многозначительность.
Чтобы быть точно понятым необходимо не только точно выразить определение — как набор признаков (достаточно точно произнести слов как набор фонем), но, главное, определить в каком смысле это сказано, т.е. условия применения этого определения.
При описании же совокупности проявляемых признаков объектом определения необходимо использовать уже ранее определенные и точно понимаемые слова. Попытка описать токамак жителю глубин сибирской тайги за один проход невозможна даже если вместо слов начать рисовать токамак на бумаге.
Определение всегда должно иметь уровень определенности своих компонентов, соответствующий возможностям понимания того, на кого оно рассчитано: оно должно быть адекватно уровню понимания.
Но так как у всех людей этот уровень различный, то справочники, в которых дается определение, имеют разный уровень популяризации, от общедоступной энциклопедии, в которой возможно найти значения недопонимаемых элементов определения — до справочников специализированных терминов. Термины — такие определения, которые имеют однозначно понимаемый смысл в контексте специализированной области. Одно и то же слово в качестве термина, может иметь совершенно разный смысл в разных областях использования. Слово «аромат» у парфюмеров означает совокупность запахов, а у квантовых физиков — свойство кварков. Поэтому смысл терминов всегда условен иногда даже внутри какой-то области, когда в ней возникает необходимость уточнения старых понятий или введение новых.
Но не всегда возникает задача точно передать смысл, а бывает намерение, наоборот, его запутать или подменить, и тогда прибегают к риторическим приемам.
Формирование специалиста предметной области всегда проходит через стадии посвящения в смысл всех промежуточных терминов. И самые первые слова, связанные с передаваемым смыслом, возникают у ребенка в раннем возрасте развития соответствующего критического периода. Если в этом возрасте будет ограничен диапазон слов, воспринимаемых от окружающих, то потом на всю жизнь возникнет ограничение в личном лексическом диапазоне (запасе слов), который хотя и сможет расширяться, но со значительно большими трудностями. Каждый может проверить свой диапазон словарного запаса.
Таким образом, понимание специализированного термина необходимо требует понимания всех используемых для его описания слов, а каждое из этих слов, в свою очередь, так же составляет знание о них. Каждое из слов связывается опытом его восприятия и использования, связывается с личным смыслом для каждых условий применения — или с той значимостью, которая придается ему данной личностью. Каждое слово не просто возникает вдруг и остается в багаже памяти, а переживается в каких-то конкретных ситуациях. Точно так же, чтобы термин не был просто знакомым звуком, он должен переживаться в практике его использования и получать свою значимость во всех присущих ему ситуациях.
У многих не сведущих в специфике термина, возникает иллюзия понимания услышанного термина по аналогии с уже известным, тем более, если специалист как-то попытается объяснить его значение. Это — типичное проявление описанного ранее эффекта Даннинга-Крюгера: на самом деле будут отсутствовать все те связи со значимостями, которые возникают во множестве случаев использования термина специалистом, что делает невозможным его эффективное и даже адекватное использование. Отсюда происходит огромное множество эпизодов дилетантской трактовки и интерпретаций в чужой специфике — негативный эффект Фоменко.
Этого не учитывает большинство людей, воображая себя специалистами в теме обсуждения, даже большинство ученых, высказывающихся с очень высокой уверенностью и авторитетностью своего звания по вопросам не своей специализации. Поэтому хотя авторитет и дает информацию, позволяющую с той или иной мерой доверчивости отнестись к сообщению, но ни в коем случае не может сам по себе быть критерием оценки истинности.
Аксиоматический уровень личного убеждения требует такой формы его описания для предоставления сведений другим, чтобы полностью передать как свойства участвующих во взаимодействии компонентов, так и, обязательно, все условия, в которых эти свойства проявляются. В науке эта совокупность условий, в которых процесс всегда приводит к определённому результату, называется граничными условиями. Часто они описываются не прямо, а только подразумеваются. Но такое умолчательное задание граничных условий должно при передаче сведений быть однозначно понимаемым. Существует определенная методика формализации представлений, которая обеспечивает однозначность понимания сведений специалистами, имеющими достаточно развитую систему умолчательного контекста понимания. Определить что-то одной формулой невозможно и поэтому умолчательное, предваряющее определение остается в качестве личной составляющей специалиста.
Если попросить неискушенного человека привести пример чего-то однозначно определенного, то он после нескольких явно неудачных попыток выскажет что-то вроде: «2х2=4» с полной уверенностью, что что всегда, хоть в Африке, хоть на Марсе перемножение двоек будет давать 4. На самом деле, он умолчательно подразумевал, а чаще всего просто и не знал другого, что числа в этой формуле представлены в десятичной системе исчисления. Но если это не так и имеется в виду система с основанием 4, то результатом будет 10.
Давайте включим явно условие, что здесь числа представлены именно в десятичной системе, будет ли формула теперь однозначно верной? Опять же нет потому, что в математике позволяется переопределять любые компоненты формулы, в том числе символы операций, и символ х может означать операцию не перемножения, а любую иную.
Математика произвольно придает значимость всему, что явно требует определения и позволяет заранее сконструировать систему описания, наиболее подходящую для формализации данного явления. Никто здесь не требует, чтобы термины всегда имели жесткое, раз и навсегда общепринятое значение, и только когда они явно не определены, то подразумевается наиболее подходящее умолчательное значение в контексте математического описания.
В общем-то такой привилегией обладает и любая другая наука, другое дело, что это бывает не столь принято и часто оказывается неожиданным для специалистов, видящих явное определение известного им термина в несколько ином значении. Но иногда это бывает просто необходимо проделывать в силу изменения общепринятых представлений, когда ранее применявшийся термин становится многозначительным, а то и вообще неподходящим для данного уровня описания.
В тексте этой книги было немало таких примеров. Буквально все психологические термины, распространившиеся повсеместно, включая бытовое использование, на уровне описания механизмов адаптивности оказываются неточными и даже неверными. К примеру, слово «‘эмоция» буквально всеми воспринимается как проявление неких переживаний в виде характерной мимики, стиля поведения, выполняемых действий. Даже маленькие рисунки, условно изображающие такие переживания, называют коротко — эмоциями. Но, начиная разбираться в основах проявления этих реакций, выясняется, что эмоции — прежде всего то, что можно выделить как стиль поведения, характерный для данных условий, и именно так они реализуются в наиболее древнем воплощении у животных, у которых вообще еще нет механизмов для субъективного переживания.
Получается, что когда речь идет про обсуждение чего-то серьезного и требующего однозначности понимания, то, прежде всего, необходимо позаботиться об однозначном понимании используемых слов, определить то, что важно для обсуждения, без чего обсуждение просто не сможет закончиться общим пониманием. И просто необходимо всегда обращать внимание на корректность определения используемого в таких обсуждениях, что бывает довольно непросто, а то и невозможно. Но в случае невозможности это обеспечить, правильным будет прекратить бесплодное обсуждение, если не ставится задача победить в споре во что было ни стало.
Вариантом бесплодного обсуждения часто оказывается «спор о словах» — упорное настаивание именно на своем толковании значения слова, которое использовалось в обсуждении. В случае термина все просто: в справочнике дается его наиболее общий смысл. Но если это не специализированный справочник, то смысл может оказаться слишком общим и многозначительным или даже неверным, когда составители справочника привели устаревшее значение, скорректированное последующим исследованием предмета. Во всех случаях неопределённости слова единственным выходом из положения может быть предложение условно принять предложенное значение и исходить их этого, т.е. просто сказать, что имеется в виде под этим словом. Даже если потом обнаружится несоответствие такого значения общепринятому, то ошибки в обсуждении не возникнет потому, что исходным был имеющийся в виду смысл, а не звучание слова.
У детей бывает игра, когда они договариваются о том, что привычные слова у них теперь имеют совсем другой смысл, и когда они начинают говорить этими словами, то для непосвященного это кажется бессмыслицей, но договорившиеся дети прекрасно все понимают. Этот прием применяют не только дети, но и конспирирующиеся люди. И тогда становится особенно очевидной условность придаваемого словам значения.
Источник:
Мировоззренческий сайт Fornit