Фрейд поначалу был крайне неудобен людям — ни научному сообществу, ни широким массам. Он был невыгоден. Люди совсем не хотели перемещать в область сознания свои глубоко загнанные в подполье проблемы. Они привыкли жить так, как жили уже не одну сотню лет до этого. Человек склонен к неведению. Оставаться в неведении насчёт истин и фактов, знание которых может нарушить привычный и комфортный ход жизни, выгодно и приятно человеку. Нет, я, конечно, не говорю за каждого, бывают и исключения. Но о большинстве людей, о массах можно уверенно сказать: люди не любят перемен. Потому что перемены (особенно резкие перемены вроде революций) всегда приводят к ломке привычного миропорядка — давно усвоенных и уже таких родных представлений…
Фрейд поначалу был крайне неудобен людям — ни научному сообществу, ни широким массам. Он был невыгоден. Люди совсем не хотели перемещать в область сознания свои глубоко загнанные в подполье проблемы. Они привыкли жить так, как жили уже не одну сотню лет до этого.
Великолепное одиночество
Человек склонен к неведению. Оставаться в неведении насчёт истин и фактов, знание которых может нарушить привычный и комфортный ход жизни, выгодно и приятно человеку. Нет, я, конечно, не говорю за каждого, бывают и исключения. Но о большинстве людей, о массах можно уверенно сказать: люди не любят перемен. Потому что перемены (особенно резкие перемены вроде революций) всегда приводят к ломке привычного миропорядка — давно усвоенных и уже таких родных представлений. Как спел в своём перестроечном гимне Виктор Цой, «сигареты в руках, чай на столе, так замыкается круг, и вдруг нам становится страшно что-то менять».
Вот с таким как раз страхом перемен столкнулся сорокалетний Зигмунд Фрейд в 1896 году, прочитав в Венском психиатрическом и нейрологическом обществе доклад, в котором сообщил о результатах своих исследований.
Результаты эти показались слушателям совершенно неприемлемыми. Фрейд — спокойно, без истерик и революционного пафоса — осмелился утверждать, что в основе невротических расстройств всегда лежат сексуальные желания. А точнее, нереализованные сексуальные желания. И не просто сексуальные, но сексуальные желания, возникшие у человека ещё в период детства.
Детства? Это было уже слишком.
Если о роли сексуальности в душевной жизни человека многие коллеги Фрейда ещё кое-как догадывались (хотя в большинстве своём и не отваживались говорить о ней вслух, да ещё и в контексте научного доклада), то о детской, или инфантильной сексуальности тогда просто не могло быть и речи… Ребёнок официально считался кем-то вроде ангела, и подозревать у него наличие «всех этих низменных взрослых инстинктов» было равносильно тому, чтобы совершить смертный грех или как минимум громко богохульствовать в Доме Божием… Это сейчас о существовании детской сексуальности знает каждый третий пользователь интернета, а в конце XIX века, когда Фрейд творил психоанализ, это было делом неслыханным.
Но утверждения доктора Фрейда не были голословными: прежде чем озвучить свои открытия, он несколько лет, жертвуя врачебной популярностью, настойчиво и последовательно докапывался до самых глубоких причин заболеваний своих пациентов. И только когда получил множество несомненных доказательств того, что причины эти носят сексуальный характер и коренятся в детстве, решил по этому поводу выступить. То есть он был непоколебимо уверен в своих выводах. И, может быть, только это позволило ему не сломаться, когда всё венское научное сообщество, в смущении выслушав, поглядело на него коллективной букой. Как на опасного чудака, вдруг поднявшего табуированную тему. «Я понял, что с этого момента я принадлежу к числу тех, кто, по выражению Геббеля, «потревожил дремоту мира», и не мог ожидать объективности и понимания. Поскольку моя убеждённость в принципиальной правильности моих наблюдений и выводов укреплялась и моя вера в собственные суждения, равно как и моё моральное мужество, отнюдь не падала, исход этой ситуации не вызывал сомнений. Я стал думать, что мне выпало счастье обнаружить явления особой значимости, и почувствовал готовность встретить судьбу, которая связана с подобной находкой» («К истории психоаналитического движения», 1914 год).
Фрейд готов уже был смириться с участью непонятого гения, слишком опередившего своё время. Труды этого гения случайно обнаружат через несколько десятков лет, когда уже кто-то другой, возможно, откроет для мира все эти «несвоевременные ныне предметы, добьётся их признания» и хотя бы реабилитирует его, Фрейда, как своего предшественника…
Он ещё не знал, что подобное непризнание на самом деле очень плодотворно скажется на развитии психоанализа. Потому что, во-первых, сложившаяся ситуация позволит ему, ни на что постороннее не отвлекаясь, ещё глубже окунуться в разработку своих открытий. А во-вторых, это сопротивление научного сообщества станет одним из самых ясных подтверждений его теории вытеснения и сопротивления (мы ещё поговорим об этом).
«Оглядываясь среди современной смуты и тревог на те одинокие годы, я склонен видеть в них прекрасное, героическое время; у этого великолепного одиночества, как говорят англичане, были свои привлекательные стороны».
Катарсис
Так, приемля равнодушно и хулу, и похвалу (которой почти не было), Фрейд продолжал работу. Впрочем, не настолько равнодушно, чтобы попутно не проанализировать ситуацию и не вскрыть настоящие причины, по которым его открытие не нашло никакого отклика (или нашло негативный отклик) у современников.
Но чтобы вместе с Фрейдом прояснить эти причины, мы сперва должны чуть подробнее (хотя и в самых общих чертах) рассказать о психоанализе.
Дело ведь не просто в упомянутой уже ключевой роли сексуальных желаний (в стремлении к удовольствию, в либидо). А в том, что эти желания могут вытесняться из сознания в область, которую Фрейд назвал бессознательным. Вытесняться (под влиянием запретов взрослых, например, или по каким-то другим социальным, морально-этическим причинам), но там не исчезать, а сохранять свою силу, и потом уже во взрослом человеке давать о себе знать в виде симптомов болезни. Причём симптомы эти будут относиться к вытесненным желаниям примерно так, как намёк относится к предмету, на который намекают. То есть отнюдь не прямо. Или (известное сравнение Фрейда) как памятники (мемориалы) относятся к тем событиям, в честь которых они были установлены. Ведь если не знать наверняка о том, в честь чего возведён тот или иной монумент, то можно об этом так и не догадаться. То же самое и с симптомами болезней…
Фрейд обнаружил это, когда занимался лечением лиц, страдающих истерией. Оказалось, что все они, образно говоря, страдают воспоминаниями. А точнее, своего рода внутренними монументами, о причинах возникновения которых они даже не догадываются. А причины эти, как правило, кроются в следующем: то или иное желание такого пациента было вытеснено в бессознательное. Потому что желание это шло вразрез с принятыми в окружении пациента морально-этическими нормами, и осуществление такого желания или даже просто допущение каких-либо мыслей о нём было слишком болезненным, неудобным, некомфортным, несовместимым с контекстом существования этого человека. Поэтому произошло вытеснение. Но не до конца. Кое-что всё-таки вылезло наружу.
Фрейд приводит по этому поводу наглядный пример: нарушитель тишины и порядка в аудитории во время лекции. Студенты, которым этот нарушитель мешает слушать лекцию, берут его под руки и выставляют за дверь (из сознания, то есть аудитории, в бессознательное, то есть за дверь). Производят вытеснение. И пододвигают стулья к двери, чтобы её не так легко было открыть. Это называется сопротивление. Но нарушитель не успокаивается, а начинает что есть силы колотить в дверь, создавая шум ещё больший, чем до этого. И от этого становится совсем уж невозможно слушать лекцию. Это уже симптом. Нужно договариваться. Этим и занимаются психоаналитики.
Для того чтобы, минуя сопротивление, добраться до истинных причин симптомов, Фрейд поначалу использовал гипноз. Будучи погружённым в это сумеречное состояние, пациент легко мог обнаружить связь своей болезни с событиями прошлого, в ходе которых случилось вытеснение и какое-то не очень удобное желание было замещено. (Гипноз был необходим, потому что в нормальном, бодрствующем состоянии пациент из-за силы сопротивления никак не мог вспомнить ничего подобного.) Пережив под гипнозом свои тайные желания, пациент излечивался, переживая состояние катарсиса, сродни тому, которое переживали зрители древнегреческих трагедий. Фрейд назвал это «катарсическим лечением».
От гипноза к толкованию сновидений
Однако Фрейду гипноз казался слишком «капризным и мистическим средством», поэтому он решил от него отказаться. И постепенно разработал новый метод, который и лёг в основу деятельности психоаналитиков всех времён и народов. Метод свободных ассоциаций. Пациенту предлагается подумать о своей проблеме, а затем, без утаиваний и сомнений, сообщать врачу всё, что первым делом приходит по этому поводу в голову. Врач внимательно слушает, задаёт уточняющие вопросы, анализирует слова пациента, и постепенно разговор выруливает на то самое переживание, которое и привело к вытеснению, повлёкшему за собой симптом.
Как правило, самая первая мысль является намёком на вытесненное, то есть таким же «заместителем» вытесненного, как и сам симптом. Главное, чтобы пациент ничего не утаивал: «Он должен говорить всё, совершенно отказавшись от критического выбора, всё, что приходит ему в голову, даже если он считает это неправильным, не относящимся к делу, бессмысленным. И особенно в том случае, если ему неприятно занимать своё мышление подобной мыслью. Следуя этому правилу, мы обеспечиваем себя материалом, который наведёт нас на след вытесненных комплексов. Этот материал из мыслей, которые больной не ценит и отбрасывает от себя, если он находится под влиянием сопротивления, а не врача, представляет собой для психоаналитика руду, из которой он с помощью простого искусства толкования может извлечь драгоценный металл».
Тогда же Фрейд приходит и к толкованию сновидений, разделяя явное содержание сновидения и скрытые мысли сновидения. «При образовании сновидения имеет место та же борьба душевных сил, что и при образовании симптомов. Явное содержание сновидений есть искажённый заместитель бессознательных мыслей, и это самое искажение и есть дело защитных сил Я, то есть тех сопротивлений, которые в бодрствующем состоянии вообще не допускают вытесненные желания в область сознания. Во время же ослабления сознания в состоянии сна эти сопротивления всё-таки настолько сильны, что обусловливают маскировку бессознательных мыслей. Видящий сон благодаря этому так же мало узнаёт его смысл, как истерик — взаимоотношение и значение своих симптомов». Но сон можно истолковать. Делается это примерно так же, как и толкование свободных ассоциаций во время психоаналитического сеанса.
Тут мы прекратим излагать основы, потому что иначе статья уже превратится в учебник. В конце концов, если вас интересуют подробности, лучше ознакомьтесь с лекциями «О психоанализе», прочитанными Фрейдом в США в годы своего первого триумфа в 1911 году. Заметим только, что мы вплотную подошли к главному выводу Фрейда, к выводу, который и позволяет говорить о психоанализе не только как об одном из медицинских средств для лечения невротиков, но и как о мировоззренческом инструменте, оказавшем влияние на всю последующую человеческую культуру. Сны видят не только больные, но и здоровые.
Толкование сновидений — это, как говорил Фрейд, королевская дорога к познанию бессознательного. Которое составляет, разумеется, неотъемлемую часть психики не только невротика, но и любого человека.
Неудобная литература и научные ереси
Итак, мы оставили Зигмунда Фрейда в 1896 году, в его великолепном одиночестве. Он размышляет над причинами того, почему его важнейшее открытие не было принято современниками. Впрочем, долго размышлять не пришлось. «Психоаналитическая теория давала мне возможность оценить такое отношение окружающих, как необходимое следствие психоаналитических посылок, — не без удовлетворения сообщает Фрейд. — Если верно, что раскрытые мной взаимосвязи изолируются от сознания больных людей внутренним аффективным сопротивлением, то такое же сопротивление должно было возникать и у здоровых, когда вытесненный материал поступал к ним в виде информации извне». Иначе говоря, Фрейд увидел в поведении своих коллег яркий пример вытеснения. Информация, которой он с ними поделился, была попросту неудобна им, не нужна. Так как опрокидывала их картину мира и не позволяла им продолжать спокойно, старыми методами пытаться лечить людей, да и вообще требовала слишком много работать над собой, развиваться. Требовала перемен. И к тому же противоречила устоявшемуся общественному мнению и актуальной морали.
Продолжая сравнивать этих консервативных врачей с больными, Фрейд говорит: «Разница лишь в том, что с больными можно было пользоваться средствами принуждения, чтобы заставить их осознать и преодолеть сопротивления. Тем же, кто считает себя здоровым, так не поможешь. Каким образом добиться от этих здоровых трезвого, научно объективного подхода, оставалось нерешённой проблемой, которую разумнее всего было предоставить времени. История науки даёт много примеров тому, как положение, вначале вызывавшее только возражение, через некоторое время получало признание, не имея новых доводов в свою пользу».
Наука и сейчас знает много примеров подобного рода.
о, что угрожает сложившимся стереотипам, а уж тем более попахивает революцией и деформацией культурных норм, всегда сначала отторгается обществом. Как нечто ненужное, неактуальное, неудобное. Не совместимое с нормальной жизнью.
Например, у произведения искусства, которое несёт с собой нечто для культуры новое и революционное, поначалу всегда очень мало шансов на популярность. Практически никаких. Ведь такое произведение угрожает самостоянию существующего душевного строя общества. Поэтому и появляются такие явления, как «Неудобная литература», неудобные научные теории (которые физик Фримен Дайсон метко назвал «научными ересями») и прочие неудобные (до поры до времени) проявления интеллектуальной и духовной деятельности отдельных — слишком выходящих за рамки существующих представлений — творчески одарённых личностей.
С другой стороны, те, например, литературные или музыкальные произведения, которые постигает мгновенный и достаточно массовый успех, всегда угождают актуальным культурным стереотипам и запросам публики. Что называется, «отражают дух времени». (На этом, собственно, строится целиком и полностью вся поп-культура, она же массовая культура.)
Фрейд поначалу был крайне неудобен людям — ни научному сообществу, ни широким массам. Он был невыгоден. Люди совсем не хотели перемещать в область сознания свои глубоко загнанные в подполье проблемы. Они привыкли жить так, как жили уже не одну сотню лет до этого.
Но… к счастью, у социума (как у всякого живого организма) есть живительная способность к усвоению и «перевариванию» поначалу неудобоваримых идей («человек, подлец, ко всему привыкает»). Поэтому вирусные идеи Фрейда, имея под собой абсолютно реальную основу, постепенно (в течение двух-трёх десятилетий) сформировали спрос и сделались до такой степени мейнстримом, что отрицание их стало гораздо большей нелепостью, чем было их высказывание в момент их зарождения…
Психоанализ в массы!
И вот Фрейда признали. Он стал популярен. По всему миру создавались психоаналитические общества, основатель выступал с лекциями в Америке, и, по сути, при жизни получил все подтверждения того, что его открытия не просто нужны человечеству, но стали частью новой культуры и новой цивилизации. Время наконец сумело угнаться за ним.
Настроения, чаяния масс и основы психоанализа совпали.
Великий поп-артист Сальвадор Дали приезжает на поклон к мэтру и рисует его портрет на салфетке. Великий поп-артист и основатель поп-арта Энди Уорхолл включает его портрет в свой знаменитый цикл «10 портретов евреев XX века». Великий поп-артист Джим Моррисон излагает основы эдипова комплекса в своей знаменитой песне The end и заявляет, что хочет стереть все границы между сознанием и бессознательным (очевидно, ничего не понимая в психоанализе)…
Очень интересно наблюдать за тем, как передовые научные идеи становятся частью массовой культуры. Это неизбежное и вполне естественное явление выглядит столь же забавно, сколько и трагично. Потому что сами авторы этих идей либо совсем не доживают до этого момента, либо, если доживают, ужасаются тому, насколько массы извращают их идеи… Искажают или в лучшем случае просто недопонимают. Ведь ассимилируя революционные, авангардные идеи, делая их своей частью, культура (а в частности и в особенности — массовая культура) в
4000
сегда огрубляет их, упрощает и даже сводит к какой-то пошлой пародии на самих себя.
Прозревая будущее своих открытий, Фрейд говорил, что они пригодятся не только медицине и помогут человеку стать свободнее. Но он был прав лишь отчасти. Большинство людей и сейчас имеют очень смутное представление, например, о бессознательном (хотя, безусловно, какое-то уже имеют) и механизмах вытеснения и сопротивления. Людям всё ещё удобно думать, что всё — под контролем сознания. Так уж оно всё-таки проще… И психоанализ по-прежнему даже в своих основах очень мало знаком широкой публике.
Механизм сопротивления оказался не просто силён, он оказался, по-видимому, такой частью человеческой природы, от которой невозможно отделаться. Из любой попытки всегда будет получаться змея, кусающая себя за хвост. Сколько бы человек ни пытался «освободить» своё Я, содержания бессознательного всегда будут в той или иной мере оставаться неосознанными и найдут способ неожиданно проявить себя.
Конечно, как писал Томас Манн, «аналитическое знание изменяет мир; оно приносит в мир весёлую недоверчивость, разоблачающую подозрительность по отношению к тайникам и махинациям души, подозрительность, которая, однажды пробудившись, уже никогда не исчезнет в мире». Но идут эти перемены очень медленно, незаметно и постепенно. И ещё неизвестно, придут ли когда-нибудь к своему намеченному Фрейдом результату. Да и нужно ли это человечеству?
Источник:
Глеб Давыдов
ЧасКор